1. Золотые Ворота на самом деле не золотые. И даже ни разу не позолоченные. Стоит на холмике такая избушка из брёвнышек, а рядом станция метро, а напротив метро – маленький скверик с круглым фонтаном. Это в Киеве, если кто-то ещё не понял.

Вокруг фонтана лавочки, на лавочках люди. Один человек с дрэдами, его зовут Юра, он типа растаман. Года три уже растаманит, но дрэды у него совсем новенькие. Полчаса всего этим дрэдам – ну, может быть, час. Мама ещё не видела, друзья ещё не видели, даже подруга ещё не видела! И вот он сидит на лавочке у фонтана и ждёт подругу.

А подруга опаздывает, но это пока не напрягает. Вобще ничего не напрягает: погода тёплая, накурка сытная, сессия позади, каникулы впереди. А кругом июнь, девчонки все раздетые, ходят откровенно, смотрят заинтересованно. И в принципе, прикольно было бы вон с теми девчонками пройтись до БэЖэ, они же явно туда идут. А подруге уже оттуда позвонить, или телефон отключить, в зависимости от обстоятельств. Но для этого надо прямо сейчас перестать хавать чипсы, вытереть руки, оторвать жопу от лавки. А жопа такая неподъёмная… а чипсы такие вкусные… а подруга по-любому придёт, она уже перезванивала…

И растаман Юра отдыхает. Думает ни о чём, втыкает на фонтан, потом на тусовку возле метро, потом правее – и вдруг подрывается с лавки, будто пружиной подброшенный! И напряжённо всматривается, сам себе не веря, и самопроизвольно вытирает руки - вытирает губы - поправляет дрэды - одёргивает майку, отряхивает штаны – а сердце-то колотится, аж в голову отдаёт! И он переминается с ноги на ногу, как будто не знает, с какой стороны начать – и наконец, глотнув побольше воздуха, делает шаг к Золотым Воротам. Которые на самом деле деревянные, но не в этом дело.

2. А дело в том, что на гранитных ступенях перед воротами стоит богиня. То ли с неба она прилетела, то ли из подсознания материализовалась, в природе таких женщин не бывает. И вот она стоит, и весь Киев кажется картинкой на картонке, нарисованной чисто для того, чтобы богиня на этом фоне постояла, покрасовалась и дальше пошла. И она улыбается растаману Юре – или просто так улыбается – или всё-таки… нет, не может быть!

Нет, а почему не может быть? Какой смысл сидеть и сомневаться? надо подойти и узнать, кто она такая и кому улыбается. И не фиг тормозить - она ведь здесь не навсегда! Минутку постоит, пять секунд поулыбается, а потом уйдёт – и ВСЁ! Чудо проёбано, жизнь просрана, судьба разменяна на ноль… И дальше долгие пустые годы в картонном мире с одной только мыслью: Ну, почему я тогда не подошёл?

А подойти трудно и страшно: горло пересохло, мОзги в ступоре, ноги в треморе. Но первый шаг уже сделан, назад дороги нет. И ноги неуклюже ковыляют к Золотым Воротам - а мОзги судорожно рожают достойную фразу, но никак не могут родить ничего кроме тупейшего Простите-мы-кажется-где-то-встречались? Самое смешное, что это почти правда: лицо у неё такое знакомое, как будто тысячу лет на него смотрел – но где? когда?

И вот Юра взбирается к богине и произносит, запинаясь на каждом слове, что-то такое, чего и сам уже не понимает. Она тоже в непонятке – она глядит на растамана как на говорящее растение, а потом оборачивается к пожилому дядьке с фотоаппаратом и что-то спрашивает у него по-немецки. Дядька отвечает ей тоже по-немецки, они по-немецки вежливо смеются, и тут Юра наконец врубается, какого дурака он из себя разыграл.

Ну, вот это ни фига себе трава! Зацепилась за обычных интуристов, накрутила вокруг них три тонны бреда – и главное, насколько ярко и убедительно! А они себе спокойно фотаются на фоне киевской достопримечательности, и тут внезапно в кадр влезает укуренное непонятно кто и гонит непонятно что – блин… неудобно-то как… Надо бы извиниться – а как по-немецки "извините"? Ладно, хрен с ним, с немецким, можно и по-английски, они поймут.

И Юра бормочет: Айм сорри… – и прячет глаза, и спускается с лестницы. Скамейка его ещё не занята и даже чипсы лежат нетронутые – всё в порядке, можно возвращаться к жеванию и созерцанию. Только вот на лестницу возле Золотых Ворот лучше пока не смотреть. Но именно туда почему-то само собою смотрится –

- и становится ясно, что не так всё просто. Она ведь РЕАЛЬНО богиня, совершенная и запредельная. И не случайно она здесь появилась, и неспроста её ганджа показала во всей красе и во всём значении. И когда она уйдёт, это будет РЕАЛЬНО писец всему!

Ну и что теперь с этим делать? Делать-то и ничего не поделаешь, аж плакать хочется от бессилия. А богиня, между тем, с гранитной лестницы спускается, берёт своего немца под руку - и направляется прямо к растаману.

3. Немец говорит по-русски: Молодой человек, могу я с вами поговорить? – Юра кивает, немец слева от него присаживается. А она садится справа, почти вплотную, от неё тепло и аромат и лёгкое дыхание, с ума сойти можно! А немец знай толкует о своей жене, которая хочет с Юрой сфотографироваться – и только с третьего раза до растамана наконец доходит, кто такая немцева жена. И он неуверенно отвечает: Йес – и видит её радостную улыбку, и едва не задыхается от счастья.

Она запрыгивает к нему на колени, обнимает его за плечи – он дрожащей рукой обхватывает её за талию – и они глядят друг на друга, и не видят больше ничего. А немец отходит к фонтану и ловит их в объектив. Лицо у него при этом как на собственных похоронах. Но он держится молодцом, старательно выбирает ракурсы, делает пять снимков и лишь после этого почти командным тоном пресекает разврат. Богиня спрыгивает с Юриных коленей, чмокнув напоследок растамана в щёчку. Немец ей что-то вычитывает – она пожимает плечами и бросает ему несколько фраз, от которых он сперва смущается, потом криво ухмыляется, а потом говорит Юре:

- Молодой человек, я завидую вас. Моя жена говорит, что большая любовь из ваших глаз смотрит. Никогда она в моих глазах такую любовь не видела. И она тоже на меня никогда с такой любовью смотрела, как на вас. О, как охотно хотел бы я с вами поменяться!

И глядит ему прямо в глаза. И растаман замечает, что глаза у немца разные – один карий, другой зелёный, почти как у Воланда. И смотрят они по-змеиному, не мигая – ох, неспроста они так смотрят! И тут Юру пробирает такая тупая измена, что даже пересказывать стыдно. Он, конечно, где-то понимает, что это всё трава, и что немец на самом деле совсем не это имел в виду – но он тоже старается смотреть не мигая, и вкладывает в свой взгляд всю ненависть, на какую только способен растаман, и говорит громко и отчётливо, чтобы каждое слово было понятно:

- Я – НЕ ХОЧУ – МЕНЯТЬСЯ – ГЛАЗАМИ – С ТОБОЙ!

И вздрагивает, и моргает – ну как тут не моргнуть? Где-то слева так бабахнуло, аж деревья пошатнулись! Но это не гром небесный – это на Владимирской у кого-то лопнула шина. И никакой мистики – немец вон тоже моргнул! И весь гипноз прошёл, и ганджа наконец отпустила.

А немец разглядывает его грустно и как бы разочарованно. И говорит:

- К сожалению, если вы это даже хотели бы, одно простое желание не могло бы при этом помогать. Вы не должны брать наркотики: это может опасно быть, при такой фантазии, как ваша. Всего хорошего!

И уходит. И богиня с ним удаляется, послав растаману воздушный поцелуй. А он смотрит ей вслед и видит, что не фига она не богиня. Её зовут Anita Loewenthal, она снималась для эротических журналов, на её постер Юра аж до десятого класса дрочил – вот она откуда такая знакомая! И немец тоже ни фига не Воланд, а просто очередной седовласый безумец, который пытается воспитать из Аниты супругу и домохозяйку. Он её, стерву, насквозь видит; он с самого начала в курсе, что у него ничего не получится – но он имел несчастье в неё влюбиться, и поэтому до сих пор на что-то надеется . В конце концов, бабе уже за тридцать, пора бы и остепениться.

Всё это понятно, и многое другое теперь тоже понятно. Непонятно только одно: что с глазами?

4. Глаза чужие! Торчат в глазницах как два инородных тела, ворочаются еле-еле, слезятся и закрыться норовят. И глядят как сквозь тонированное стекло, припорошенное пылью – ну, допустим, это ещё ни о чём не говорит. Может быть много причин: вечер наступил, усталость накатила, трава отпустила, мало ли что… Но как вы объясните вот это: смотришь на человека – даже не смотришь, просто краем глаза его зацепил – и уже всё про него знаешь! Вот, например, на соседней лавке автослесарь, 32 года, разведённый, один ребёнок, 500 гривен на кармане, сейчас допьёт пиво и поедет к родителям на Виноградарь. А эти двое – школьники с Левобережной, оба до 16, оба девственники, выехали типа на съём, но денег у них полсотни на двоих и им ничего не светит. А вот эта пенсионерка из вон того дома, 66 лет, бывшая актриса, дважды вдова, двое детей, двое внуков, десять гривен в сумочке, за сигаретами вышла. А вот учительница младших классов из Борисполя, 25 лет, замужняя, бездетная, 120 гривен и кредитка, идёт на свидание к любовнику. Откуда это известно? А ниоткуда – просто ВИДНО, и всё!

Ну, ладно… Это может быть и неправда. Это могут быть порожние фантазии, как только что про немца и его подругу. А могут быть и не фантазии – вот он ведь, училкин любовник, от метро к ней навстречу скачет! Беспонтовый человечишко: 28 лет, недоучившийся филолог, профессиональный безработный, вписывается на флэту недалеко отсюда, воображает себя поэтом и музыкантом. А слесарь пиво допил, с лавки поднялся и потопал в сторону Софийской, где автобус на Виноградарь. А училка с поэтом на его место сели, она пакет на лавку поставила – и, если привстать и присмотреться, то можно разглядеть, что в пакете стопка тетрадей, а на верхней написано "Зошит з математики учня 2Б класу середньої школи…" – оппа! вот не надо было слишком тщательно присматриваться! Училка-то сразу как занервничала! озираться начала, поэта своего за руку тянет – пойдём, мол, в более приватное место!

Ладно, хрен с вами, отвернусь, не буду на вас смотреть. Посмотрю лучше налево – там пенсионерка в ларьке сигареты покупает. А школьники с Левобережной за ней пристроились, сейчас будут продавщице доказывать, что они совершеннолетние. А за ними стоит спортивная сумка – оппа! да в ней пять кило шмали! А над сумкой нависает лысый дядька в спортивном костюме – это барыга из Николаева, сейчас к нему должен подъехать оптовый клиент. А мимо ларька идёт ментовский патруль, и оба мента синхронно оборачиваются на сумку – наверно, из неё конкретно пасёт коноплёй. Сейчас они подойдут и спросят, чья это вещь.

И точно – подходят, спрашивают. Барыга делает бараньи глаза, сумку не признаёт и на школьников кивает. А школьники не в курсе, чья сумка: они же впереди стояли и вобще им не до того было. Они отвечают как есть – ну, понятно, для ментов это не ответ. И продавщица ничего полезного сказать не может, но тут на шум оборачивается пожилая актриса, которая только что сигареты покупала. И возвращается к ларьку, и сразу видно, что она готова быть главным свидетелем, хоть и не помнит точно, чья это сумка. Но шумные подростки с левого берега ей сильно не понравились, а против лысого дядьки она ничего не имеет, он тихо стоял и выглядит солидно.

7. Никто не знает, сколько в Киеве зеркал. Их, наверно, гораздо больше, чем жителей. В любом ресторане, в любом туалете, в конторах, в магазинах, в припаркованных машинах – только поищи глазами, и вот уже тебе твоё отражение, да и не одно. Юра поднимает голову, оглядывается в поисках зеркала – и первым делом видит Тараса Шевченко.

Кобзарь наполовину проклюнулся из каменной глыбы да так и застыл в сомнениях: вылезать ли ему теперь целиком или уже залезть обратно. На лице его печать тяжелого похмелья, взгляд смурной и не вполне проснувшийся. Вокруг него не видно ничего зеркалосодержащего. Магазины закрыты, машины уехали, ближайшая харчевня далеко внизу. Время вечернее, Андреевский спуск оголился и опустел: нет ни сувенирщиков, ни тусовщиков, ни туристов. Вниз по улице одиноко плетётся сутулый человечек с непропорционально длинными космами. Человечку 29 лет, он наркоман, шизофреник и социальный паразит. Образования не имеет, делать ничего не умеет, считает себя вольным художником. А живёт он на Подоле в районе синагоги, а зовут его Слава, или Славджа, или просто Слай…

Сегодня он выглядит гораздо хуже, чем обычно: то ли очень устал, то ли заболел… Да нет, ни то, ни другое – он просто наглухо убит! По его жестам заметно, что он разговаривает сам с собой – или с Великим Джа, как он это называет.

Юра догоняет Слая и говорит ему:

- Айри, Славджа!

- Айри, браза! – отвечает Слай, обнажая свои стрёмные щербатые зубы. Глаза его проскальзывают по Юре и снова стекленеют, погружаясь в хитросплетения укуренных мыслей. – А я, знаешь, иду и думаю: вот, если взять цветную портьеру… оторвать от неё кольцо… и протягивать портьеру через это кольцо… медленно-медленно… то это получится как бы весь этот мир… и это не я по нему двигаюсь… это он через меня протягивается… медленно-медленно… а я неподвижен… я зависаю в пространстве… спокойный такой… и мне только кажется… что я куда-то иду… чего-то делаю… какие-то процессы… кстати, ты хлеба купил?… не купил?… ладно, сейчас зайдём и купим… а ещё можно бананов… и вдохнуть много-много… и стать большим-большим… а потом выдыхаешь вобще всё… и делаешься маленьким-маленьким… и всё вокруг такое просторное… такое огромное… и тут опять начинается вдох… это как прилив и отлив…

Славджа гонит очень профессионально: монотонно, ритмично, с равномерными паузами. Речь его завораживает, но стоит только взглянуть на него – и весь гипноз пропадает бесследно. Нелепый обсос в чужих обносках, в раздолбанных кроссовках, без гроша в кармане – и сразу кажется, что он вот-вот попросит денег. И сразу хочется дать ему пару гривен и послать куда подальше.

Юра отворачивается от Славджи, ругает себя за вавилонские мыслишки и прикидывает, где бы сейчас найти зеркало. Автомобильные уже не катят, потому что сумерки; в кафе заходить не хочется, там на веранде пьяные гопники; следующее кафе уже закрыто, а вот фастфуд на Контрактовой вроде бы открыт, это как раз то что надо.

- Слай, подожди меня минутку, я сейчас, - говорит Юра, сворачивая к стеклянной двери общепита.

- Не ходи туда, браза, - говорит Слай. – Это факин вавилон… там развод и наебос… Джа их не любит… еда у них дрянная… тухлятина и мертвечинка…

- Я не есть, - говорит Юра. – Я только в зеркало посмотреть.

- Зачем растаману зеркало? – удивляется Слай и впервые смотрит на Юру пристально и внимательно. – О! да ты укоренился в небе! А я иду и думаю: какой-то Юрген сегодня необычный… что-то с ним не так как раньше… а у Юргена дрэды! Йоу, ман! пошли скорее в Африку! обкурим твои корни!

8. Странная квартира: вход в неё через кухню. Кухня огромная, метров 30; её стены беспорядочно облеплены картинами, плакатами, флагами, журнальными вырезками, феничками, хреновинками, лозунгами и цитатами. За кухней узенький фанерный коридорчик с четырьмя клетушками по бокам. Когда-то здесь были две просторные комнаты, а теперь что-то похожее на коммунальную кладовку или общественный сортир. Чтобы затушевать невыгодное сходство, фанеру размалевали неграми, пальмами, львами и конопляными кустами. Творцы этой дикой перепланировки чрезвычайно горды своей фантазией: они называют её "афроремонтом".

В странной квартире собралась странная компания: шизофреник, архитектор, математик и студент иняза. У всех четверых одинаковые причёски: толстые колбаски из скрученных волос. Странная компания занята странными делами: архитектор и математик старательно втирают серый пепел в причёску студента, а сумасшедший колдует над россыпью пакетиков, конвертиков и спичечных коробков. Вооружившись пинцетом для выщипывания бровей, он выуживает то оттуда, то отсюда по щепотке травы и складывает в кучку на блюдце, приговаривая: "Это для веселья… это для здоровья… это для мудрости… это для бодрости…", и так далее. Его никто не слушает и вообще никто никого не слушает: каждый болтает что-то своё, и только студент иняза безмолвствует, искоса озираясь вокруг. Вид у него испуганный и подавленный.

Студента зовут Юра. Эта странная квартира – его родная Африка, эти странные люди – его друзья-растаманы, а странный обряд, который они совершают над его причёской, имеет глубокий мистический смысл. Волосы растамана – это его корни; их нужно удобрять конопляным пеплом, чтобы они лучше прорастали в небо, и обкуривать конопляным дымом, чтобы в голове не заводилась вавилонская зараза. Юра отлично врубается в эту тему, он ведь и сам растаман – но сегодня с ним происходит нечто более чем странное. Сегодня в Африку как будто пришёл кто-то недобрый, включил прожектор и шарит им повсюду, ехидно освещая все самые помойные закутки здешней растамании. И то, что он показывает, до жути похоже на правду.

Юра видит, что Славджа, хоть и шизофреник, но совсем не идиот. Растаманство – его бизнес, продуманный до мелочей и отшлифованный до совершенства. Всех, кто попадает в его сети, он старается накурить и задурить – а потом задуренный пипл радостно делает ему ремонт, платит за аренду, покупает еду, растит коноплю и воплощает в жизнь его безумные идеи. Архитектор Бодя и математик Лесик – его безвольные рабы: у обоих давно уже нет никакой личной жизни, никаких целей и никаких перспектив, а только планокурство, онанизм и круглосуточный галлюциноз. Лесик запросто мог поступить в аспирантуру – но забил на научную карьеру и теперь тупо админит какой-то американский сервер. Бодю звали в крупную фирму на европейскую зарплату – но он не захотел работать в офисе и теперь рисует картинки для глянцевых журналов. Шизофреник живёт на их деньги, иногда поругивая их трудоголиками и вавилонщиками. А сам он типа вольный художник – раз в год чего-то намалюет, раз в год чего-нибудь продаст, плюс пенсия по психической инвалидности. И больше у него никаких доходов, даже травой он не барыжит – говорит, что Джа не велел. Ему невыгодно траву продавать – ему выгодно накуривать и задуривать. И Юру он тоже накуривает и задуривает, накуривает и задуривает – прямо здесь, прямо сейчас!

"Это измена, - думает Юра. – Тупая галимая измена, больше ничего". И закрывает глаза, и вскоре успокаивается, окутанный облаком знакомых звуков и запахов. Пахнет ганджей, играет рэггей, растаманы обкурились и гонят, сейчас будем курить ещё.

- По ходу, всё! – говорит Лесик.

- Подожди, там ещё децл осталось – говорит Бодя. – Ага, вот теперь всё.

- Ништяк! – говорит Слай. – Посмотри на себя, браза!

В руках у него большое зеркало – не поленился, из своей клетушки приволок. В зеркале Юра видит поцоватого укурыша с идиотской причёской, который ничего не умеет и никогда никем не станет, потому что тупой и ленивый. И задуривать его не надо – он по жизни дурак, уже готовый для использования. Но не это сейчас важно. Важно другое: какие глаза?

Глаза разные. Один зелёный, другой карий.

- Ой! - говорит Юра. И закрывает глаза обратно.

11. На самом деле, всё это как бы не на самом деле. Автомат не аквариум, картинки не кристаллы, и все их танцы в насыщенном растворе – это чисто глюконат, а на самом деле там только провода и микросхемы. И 52 764 – это на самом деле не гривны, а игровые баллы, по 50 копеек штука. То есть, это не десять штук баксов, а пять с небольшим – и тех на самом деле в кассе нету. Администраторша выдаёт Юре триста семьдесят гривен и пишет расписку на остальные двадцать шесть тысяч. За деньгами теперь надо ехать в ихний главный офис, с 10.00 до 18.00.

Гривны настоящие. И расписка вроде бы настоящая, на бланке с печатью. Но автомат-то на самом деле не аквариум, верно? Ясен пень, не аквариум. Так что ж это получается? Получается так: если выигрыш реальный, то и тема с кристаллами как бы не совсем глючная. Наверно, она по-своему отражает какие-то реальные процессы. Ну, там, допустим, электроны, а сознание осознаёт их в виде кристаллов, потому что ему так понятнее. Сознание вобще не знает, как выглядят электроны – то они ему как бы частицы, то они ему как бы волны, и хрен поймёшь. Может быть, и электронов никаких на самом деле нет – а деньги вот они! почти четыре сотни! а утром дадут ещё…

И спать уже почти не хочется, и настроение заметно улучшилось. И игровых автоматов кругом до фига и больше, и все работают круглосуточно. И чужие глаза теперь как родные: глядят куда надо, видят то что надо, и ихняя вавилонская настройка Юру уже не парит. Он пользуется ими как инструментом: ходит по вокзалу и внимательно просвечивает все автоматы, которые попадаются по дороге. Но не находит ничего интересного; где-то все кристаллы уже растворились, где-то плавает беспонтовая мелочёвка… И глаза вскоре начинают слезиться и слипаться – стариковские всё-таки глаза, не стоило бы их так по-хищнически эксплуатировать. Да и жадничать нехорошо, не по-растамански это, такую жадность к деньгам проявлять. Наверно, и в самом деле пора возвращаться в Африку.

Юра сдаёт полтавский билет, берёт такси и едет на Подол. По дороге он останавливается у ночного магазина и затаривается бананами, хлебом, сыром и другими вкусными ништяками. Как ни странно, есть ему совсем не хочется. Добравшись до Африки, он оставляет пакет на кухонном столе и заваливается в свой родной уголок за конопляным шкафом. Через две минуты он крепко спит. Снятся ему игровые автоматы, что вполне естественно.

11+. - Значит, так: сижу я на Золотых Воротах, никого не трогаю, - рассказывает Юра, махая надкушенным бутербродом. – Видел ещё прикольную сцену: там, короче, менты принимали барыгу с вооот такой торбой шмали! А барыга торбу скинул и такой: типа, не моя торба. И переводит стрелку на пацанов, которые рядом стояли. Типа, ихняя торба. И бабка, которая рядом стояла, тоже говорит: ихняя торба. Вот. А тут подходит немец и говорит: давай меняться глазами.

- С бабкой? – спрашивает Лесик.

- Та не, со мной! Ко мне подходит немец. И говорит: давай меняться глазами. Вот. А я ему говорю: мужик, я не хочу с тобой меняться глазами. А он говорит:

- По-немецки? – спрашивает Лесик.

- Что "по-немецки"?

- По-немецки говорит?

- Та не, по-русски! Представь себе, он по-русски говорит! Что, не может немец по-русски говорить?

- Малой, не мешай Юргену рассказывать, - говорит Бодя. – Ну и что он говорит?

- Ага. Он говорит: от твоего желания это не зависит. Сейчас у тебя будут мои глаза, а у меня твои. И смотрит мне в глаза. А я тоже смотрю, потому что он смотрит. И тут только бабах! он разворачивается и уходит. И всё! у меня теперь его глаза. Один карий, другой зелёный.

Африканцы смеются.

- Ман, сколько тебе можно повторять? они у тебя оба красные! – говорит Славджа. – Тебе что, зеркало принести?

- Та не. Я сейчас напаленый, зеркало ничего не покажет. Главное, что я чувствую: у меня его глаза. И Светка такая подходит и говорит: Ой, у тебя контактные линзы? А я ей говорю: Нет, это у меня такие глаза. А она говорит:

- Со Светкой всё ясно, - перебивает Лесик. - А с пацанами-то что?

- Какими пацанами?

- Ну, с этими. На которых барыга стрелку перевёл.

- Ааааа. Так с пацанами всё в порядке. Они схватили торбу и съебались!

Африканцы опять смеются.

- Слава Джа! – говорит Славджа, очищая очередной банан. – Отличные бананы, Юрген!

- А то! – говорит Юрген и откусывает от бутерброда. – А потом я, значит, иду мимо игровых автоматов и вижу их насквозь. И вижу, что на одном автомате должен выпасть джекпот. Прямо сейчас должен выпасть, через два хода! И вот я подхожу - и беру джекпот!

- Это просто совпадение, ман, - говорит Лесик. – Там стоит генератор случайных чисел – СЛУЧАЙНЫХ, понимаешь? То есть, никто не может предсказать, что там выпадет.

- Это, Юрген, Джа тебя любит! – говорит Славджа. – Это Он тебе подогнал подарок на день укоренения.

Лесик морщится, но молчит: спорить на эту тему ему давно надоело. Бодя улыбается и кивает головой; Юра откладывает бутерброд и задумывается.

- Ну не! – говорит он наконец. – Ты не понял. Глаза на самом деле не подарок. Глаза реально вавилонские, злобные такие, фашистские вобще!

- Юрген-джа, глаза реально твои! – говорит Бодя. – А вся эта тема с немцем – ну, ты сам подумай. Ты же анатомию в школе учил, да? - ты же должен это понимать.

- Анатомия фигня, - говорит Юра. – Ну, то есть, не фигня, но она не всё объясняет. Я тут вчера врубился, что у каждого органа есть типа свой разум… и своя душа, вот. А переселение душ – это научно доказанный факт. То есть, чисто физически глаза у меня свои. Но в них как бы переселилась немецкая душа - ну, и… в общем, типа того, понимаешь?… Вот, допустим, смотрю я на вас – и вижу…

Юра замолкает и обводит взглядом своих друзей, внимательно всматриваясь в каждого. Над столом повисает пауза - даже Лесик не решается вставить ни слова, хотя все аргументы против переселения душ у него уже наготове. А Юра тщательно осматривает интерьер, глядит на потолок, потом снова на африканцев, потом вздыхает с облегчением, улыбается и говорит:

- Та не. Ничего такого сейчас не вижу. Всё нормально вижу! По ходу, они уже попустились. А вчера они мне тааакое показывали… фффух! Такккая измена была вобще!

- Измена – это не смертельно, - говорит Слай. – Пришла, прошла, и слава Джа. Вот у меня по молодости измена была… на полгода или даже на год… я тогда высадился, что все вокруг телепаты… что они все умеют читать чужие мысли… а я один не умею, и никто мне не говорит… они меня держат чисто для эксперимента… они все притворяются, что тоже не умеют… что они такие же, как я… а на самом деле я среди них как голый… любой ребёнок знает, что у меня в голове… и ничего от них не скроешь… и всё, что я про них думаю… всё это сразу им известно… а я про них ничего не знаю… они для меня загадка…

- И что? – спрашивает Лесик.

- И ничего, - отвечает Слай. – Пришла, прошла, и слава Джа. Но прошла не без пользы. Я тогда приучился мысли свои контролировать… ни про кого ничего плохого не думать… и с тех пор так и не отучился. Ты тоже попробуй, это очень полезно.

- Мы попробуем, учитель, - со стёбом в голосе отвечает Лесик. – Мы обязательно попробуем. Сейчас вот покурим - и попробуем.

Юра смотрит на часы.

- Оба-на! – говорит он – Уже полчетвёртого. А офис закрывается в шесть. По ходу, надо уже ехать за деньгами.

- Обломайся, ман! – хором говорят африканцы. – Завтра утром поедешь!

Юра улыбается и кивает головой. В самом деле, куда спешить? Офис аж на Куренёвке, а время вечернее, весь Киев стоит в пробках, в метро битком, люди потные и злые, ну его на фиг. Завтра утром – ну да, главное не проспать. Завтра утром это будет более правильно.